Глава 7. Бесконечный вечер дипломатии

Солнце уже клонилось к западу – наступал Час Обезьяны. Свет становился мягким, золотистым, словно усталым после долгого осеннего дня. Деревья отбрасывали длинные тени, вытягиваясь, как молчаливые стражи, а в тёплом воздухе был слышен последний напев цикад. Лёгкий ветер, приносивший долгожданную прохладу, шелестел листвой, словно шёпотом, обещая скорый приход вечера.

Ли Ён уже стоял у красиво расписанных раздвижных дверей кабинета господина Тадамасы. В его руках покоилась изящная шкатулка и свёрнутое личное письмо от Ли Су Иля, советника короля по управлению малыми странами. Он на мгновение задержался, как будто проверяя свой настрой, а затем осторожно постучал. Из глубины кабинета донёсся низкий голос:

–  Войди.

Ли Ён, внешне сохраняя достоинство, плавно отодвинул сёдзи и вошёл. Он положил личное письмо для господина Тадамасы на шкатулку и слегка развернувшись к хозяину кабинета низко поклонился, левой рукой задвинув двери кабинета.

Нагаи Тадамаса сидел за широким массивным столом и что-то быстро дописывал. Его большая рука почти полностью скрывала перо, так что виднелся лишь его кончик, который напоминал хвостик пойманной птицы, которая, скрипя, отчаянно пыталась выбраться из тюрьмы, в которую превратилась рука главы Пусанского офиса.

Тадамаса поднял глаза на вошедшего, на миг оставаясь в тени собственных мыслей. Затем его взгляд сфокусировался, он отложил перо в сторону, медленно поднимаясь. Он взял какой-то листочек бумаги, бросил на него взгляд, затем так же быстро перевёл, не сказать, чтобы добрый взгляд на молодого человека, который стоял в низком поклоне, фактически не дыша и, боясь пошевелиться.

Ли Ён, в который раз, отметил его мощную фигуру и рост: вокруг Тадамасы даже массивный стол и крупные и тяжёлые предметы выглядели маленькими и игрушечными, уменьшенные в сравнении с самим главой. И только большая, можно сказать громадная токонома с доспехами и оружием, стоящая в дальнем углу, около стола была под стать хозяину кабинета.

Тадамаса вдруг повёл себя странно для приватной дипломатической встречи. Буквально в три шага он пересёк кабинет, так что широкие рукава его кимоно взметнулись, и оказался перед Ли Ёном.

Тот по-прежнему стоял, склонившись в низком поклоне и потому немного вздрогнул, когда Тадамаса неожиданно положил ему обе руки на плечи и настойчиво заставил его распрямиться.

Ли Ён внутренне поморщился: ему не хотелось, чтобы Тадамаса подумал, что он испугался его и сделал непроницаемое лицо, пытаясь компенсировать свою оплошность.

Глава начал внимательно разглядывать его лицо, а вернее небольшой шрам над правой бровью молодого посла. Глаза Тадамасы, как сначала показалось молодому человеку, сузились в недоброй усмешке, а вот головой, он, наоборот, одобрительно качал в такт каким-то своим мыслям.

Затем, с той же неожиданной прямотой, Тадамаса похлопал Ли Ёна по плечам: мощно, почти дружески, но так, что у того содрогнулась каждая клеточка тела.

Не говоря ни слова, он протянул левую руку и быстро забрал у оторопевшего молодого человека, подарочную шкатулку с письмом, которые буквально исчезли в его большой ладони.

В следующую секунду правая ладонь Ли Ёна ощутила пустоту – странную, обдуваемую лёгким ветром, который тут же коснулся слегка запотевшей кожи.

«Так быстро... Как человек с такими руками может быть таким проворным?»  –  мелькнуло у него в голове, но он не успел додумать мысль до конца.

Правой рукой Тадамаса взял личное письмо, быстро прошёл вперёд и сев на татами, сделал широкий жест, приглашая сесть молодого посла напротив себя. Его движение было таким же гостеприимным, как и покровительственным, будто он звал не официального гостя, а старого знакомого занять своё место.

Ли Ён был настолько ошеломлён происходящим, что, как загипнотизированный, безоговорочно последовал безмолвному жесту хозяина кабинета.

Молодой посол подошёл и сел, соблюдая всю положенную церемониальность.

–  Я понимаю, Ли Ён-сан, – улыбнувшись, вместо приветствия, начал Тадамаса, с некоторым трудом выговаривая непривычное для японской речи имя секретаря.

Его голос звучал громко и даже немного весело, нарушая все мыслимые и немыслимые правила дипломатического этикета. 

–  Вижу, у тебя много вопросов, но, к сожалению, сейчас, я смогу ответить только на часть из них.

Сначала, он развернул свиток и начал читать, но чем дальше он читал, тем шире становились его глаза. Дыхание, обычно размеренное и тяжёлое, стало шумным, вырываясь короткими, почти неуловимыми вздохами.

Закончив читать, Тадамаса медленно опустил письмо и поднялся с татами. Молодой посол, всё ещё ничего не понимая, тут же встал следом, наблюдая за главой Пусанского офиса, который пытался сохранить свой привычный резкий тон, однако, в его голосе, молодой человек уловил, едва сдерживаемые нотки лёгкого волнения.

–  Я рад приветствовать тебя в своём офисе, – произнёс Тадамаса и поклонился чуть глубже, чем требовал этикет.

«Что он прочитал? Что это значит?»  –  машинально глубоко кланяясь в ответ, но мысли беспорядочно метались в голове у молодого посла, который пытался понять и объяснить поведение Тадамасы, но тяжёлый взгляд главы офиса не оставлял ему времени для раздумий.

«Отец рассказывал о странностях, которые вытворяет Тадамаса, но не в рамках же официального дипломатического приёма», – ошарашенно думал и Ён.

После этого, Тадамаса вновь сел на татами и Ли Ён опустился вслед за ним, сев напротив него. 

– Ты хорошо помнишь своих родителей? – всё также властно-дружелюбно, но удивительно мягко спросил он, глаза его были полуприкрыты, словно он наблюдал за Ли Ёном сквозь толщу воспоминаний.

Вновь сбитый с толку, на этот раз очередным странным вопросом хозяина кабинета, молодой человек, не знал, как поступить. С одной стороны, это ведь дипломатический приём и можно было бы просто проигнорировать вопрос Тадамасы, но с другой стороны, украдкой оглядывая внушительную фигуру хозяина кабинета и помня о его непредсказуемости... А также вспомнив о своей ранее проявленной ранее «недостойной» реакции на действия главы, когда тот взяв его за плечи заставил распрямиться после поклона, он уже понял, о каких родителях спрашивает глава офиса.

На этот раз, он с трудом, но всё же смог проявить выдержку и, не глядя напрямую в глаза Тадамасе, спокойно ответил:

– Мне, иногда снится образ матери... – ответил Ли Ён, но голос всё-таки его выдал и звучал чуть растерянно и неуверенно, – или мне так кажется... но я его часто вижу во снах...

Он опять сделал короткую паузу, а взгляд невидяще упёрся в глаза Тадамасы. Молодой человек хотел закончить предложение, но внезапно слёзы, подступили к его глазам.

«Как же всё-таки это невовремя, – раздосадовано подумал молодой посол и незаметно под кимоно крепко сжал кулак, – но, что это такое? Что за дурацкие вопросы позволяет себе этот здоровяк?»

Под рукавом он неожиданно коснулся чёток и, это касание янтарного камня, внезапно успокоило его, напомнив ему, что сейчас он – королевский посол и долг требует от него сохранять спокойствие и достоинство, как бы не складывалась его дипломатическая миссия и какие бы вопросы ему не задавались бы.

–  А отца... – Ли Ён вновь запнулся. Сначала он подумал, что Тадамаса имеет в виду его приёмного отца, Ли Су Иля, но внезапно, как удар молнии, в сознании вспыхнул образ: его зрачки расширились, как от яркой, ослепительной и отчётливой вспышки, словно вопрос главы Пусанского Вэгвана, смахнул пыль с зеркала его памяти.

…

Перед внутренним взором возник облик мужчины, чьи черты были пугающе знакомы. Высокий лоб, шрам над правой бровью, изящный нос с небольшой горбинкой, словно он увидел собственное отражение, но чуть выглядящее постарше.

«Это не может быть», – пронеслась догадка, от которой кровь застыла в жилах. Сердце замерло на миг, а затем забилось с такой силой, будто грозилось вырваться наружу.

Образ мужчины, которого он никогда не видел, вдруг стал до боли живым.

«Он… похож на меня... Или, нет, вернее, я – на него?..»

Волнение накатило, как волна, захлестнувшая его разум. Ли Ён незаметно заставил себя сделать медленный вдох, затем медленный выдох. Он не мог позволить себе ни тени слабости, ни малейшего проявления эмоций. Но догадка, неожиданная и острая, уже пустила корни, как семя, упавшее в годами подготовленную почву.

Внешне мимика и поведение молодого посла практически не изменились, а он лишь крепче сжал кулаки. Ногти вонзились в ладони, но это была единственная боль, которую он мог себе позволить и которая удерживала его в действительности.

Картинка, такая чёткая вначале, вдруг стала удаляться и затуманилась, будто тень прошла по воде. Он попытался напрячься, но память снова ускользнула, исчезнув в глубине, и, оставив только чувство потери. Ощущение, будто память сказала ему правду… но только настолько тихо, нарочно прошелестев лишь одними губами, но так, что он её не расслышал.

...

Ли Ён выдохнул и разжал кулаки. Никакие усилия не помогли ему вернуть увиденный образ, оставив только неприятную, незаполненную пустоту. Тадамаса всё это время молча наблюдал за молодым послом.

Пауза длилась всего несколько секунд, но молодой посол понял, что своим молчанием опять «потерял» лицо перед главой офиса.

Идеально прямо выпрямив спину в позе сэйдза и, сделав «каменное лицо» он ответил ровным голосом:

– А образ отца, Ли Су Иля, неотступно следует за всеми моими начинаниями, – не удержался и съязвил он.

Тадамаса усмехнулся и.… одобрительно покачал головой. Его взгляд стал неожиданно пристальным, и он медленно, не отводя глаз от Ли Ёна, вдруг широко открыл их, как будто хотел заглянуть глубже в молодого человека.

– Тебя зовут Ли Ён? – спросил он ровным, почти будничным тоном.

Ли Ён слегка кивнул в подтверждение, его движения оставались спокойными (только Будда знает, чего ему это стоило), но внутри он всё же ощущал напряжение, как туго натянутую струну каягыма (корейский щипковый музыкальный инструмент).

– А не называл ли тебя Ли Су Иль каким-то другим именем... в семейном кругу?

Тадамаса не был мастером задавания завуалированных вопросов: его голос стал неожиданно мягким, почти доверительным, который никак не сочетался с его могучей фигурой и грозной внешностью, отчего ситуация казалась ещё более странной и напряжённой.

Сейчас Ли Ён был совершенно уже растерян, хотя на его лице не дрогнул ни один мускул, он с трудом продолжал контролировать свою мимику и поведение.

Да, он был готов к напряжённым переговорам, был готов выдерживать скрытые издёвки и даже прямые оскорбления, но такого поворота в «дипломатической миссии» он не ожидал.

Слова Тадамасы вдруг напомнили ему то, как отцы беседуют с сыновьями, но Тадамаса же не его отец, так что он от него хочет? К чему этот странный разговор, когда на кону стоит судьба Чосон?!

Однако, выдержав самообладание и небольшую паузу, Ли Ён спокойно и ровно ответил:

– Нет, господин, никаким другим именем меня в детстве не называли..., – он уже перестроился на странный «семейный» формат беседы и решил отвечать на вопросы серьёзно: он понял, что глава офиса не понимает недомолвок и двусмысленности, – память полностью унесла мои воспоминания о моём детстве и моих родителях.

Он уже успокоился и внешне молодой посол оставался собранным и хладнокровным, словно небольшой утёс, атакуемый буйными волнами.

Тадамаса пристально посмотрел на Ли Ёна, как будто оценивал его ещё раз, и чуть кивнул каким-то своим мыслям. Нагаи, сам не обладая самурайской выдержкой, всегда восхищался этим качеством в других людях. В их спокойной твёрдости, умении сдерживать эмоции и скрывать истинные мысли он видел то, чего ему самому всегда не хватало.

Будучи человеком по иному оценивающим поведение других людей, он обратил внимание на лёгкое вздрагивание молодого человека, когда заставил его выпрямиться, но посчитал это проявлением чувства благодарности со стороны Ли Ёна.

Тадамаса был человеком противоречий и настроений: в нём мелочность и обидчивость удивительным образом соседствовали с благородными порывами и настоящим восхищением теми, кто был, как ему казалось, выше по духу.

Он уже считал молодого посла «своим», но оторванным от японской культуры, произошедшими трагическими событиями. Внимательно наблюдая за Ли Ёном, который слушая его вопросы, отвечал на них с «непробиваемой выдержкой». Тадамаса едва заметно сузил глаза, удовлетворённо отмечая про себя: 

«Достойный сын своего отца; настоящая японская выдержка: даже мускул на лице не дрогнул».

Тадамаса поставил перед собой шкатулку и раскрыл её. В кабинете воцарилась напряжённая тишина, нарушаемая лишь лёгким цоканьем его языка. Он достал жемчужину и снова поцокал, на этот раз протяжнее, словно оценивая её не только взглядом, но и слухом.

Жемчужина была невероятной красоты: идеально ровная, без изъянов, размером с детский кулачок. Она выглядела живой, как природа, вложившая в неё всю свою нежность и совершенство. Её поверхность мягко переливалась ровным, белым матовым светом, как будто излучала спокойствие и вечность.

Тадамаса поднял жемчужину, зажав её между длинными и сильными пальцами, и, прищурившись, внимательно всматривался, поднося её к свету. Она поймала лучи и отразила их мягким сиянием, играющим на его лице. 

– Хм... – снова раздалось цоканье языка.

Затем он аккуратно положил жемчужину обратно в сундучок и аккуратно закрыл крышку. Судя по реакции, подарок явно пришёлся по душе главе Пусанского офиса.

Тадамаса аккуратно отставил шкатулку на татами, зачем-то проверил, устойчиво ли она стоит. Затем он поднялся, Ли Ён встал за ним. 

– Я вижу, что ты не глуп, – начал Тадамаса, его губы тронула едва заметная тень улыбки, а его взгляд продолжал из-под тяжёлых век следить за каждым движением Ли Ёна, словно он изучал редкий, ценный экспонат, и продолжил, – но умеешь этого не показывать. Это похвально.

Эта похвала искренне удивила молодого посла, он, конечно, не подал виду ещё раз отметив парадоксальное восприятие его поведения главой офиса.

Тадамаса слегка похлопал Ли Ёна по плечу – жест получился тяжёлым, но на удивление мягким, почти отеческим. Затем его голос стал чуть ниже и доверительнее, будто обращаясь не к подчинённому, а к человеку, на которого возлагал особые надежды:

– Времени у нас мало. Если море будет спокойным, то завтра с утра или послезавтра утром мы отправим тебя на Цусиму. Всё остальные вопросы решишь уже там. Тадамаса сделал паузу и продолжил твёрже:

– А сейчас иди, отдохни. Завтра в Час Дракона я буду ждать тебя. Нам есть что обсудить. С этими словами он развернулся, давая понять, что аудиенция окончена.

Ли Ён почтительно поклонился и начал выходить из кабинета. Он двигался спокойно и с достоинством, лицом к Тадамасе и спиной к двери, как того требовал этикет. Его движения были размеренными и заранее продуманными: ещё одно напоминание о его уважении к высокому статусу хозяина кабинета.

Тишину прервал внезапный стук в дверь. Ли Ён замер на полпути, а Тадамаса оторвался от письма и недовольно нахмурился. За дверью раздался нежный голос, чистый и переливчатый, словно серебряные колокольчики, зазвеневшие на ветру:

– Ото-сама (отец), можно войти?

Звук голоса был настолько неожиданным и мягким, что на мгновение будто мягко растворил всё ещё напряжённую атмосферу кабинета. 

–  Сора-тян, – неожиданно резко ответил, но, услышав голос дочери, – я ещё не закончил, – уже мягко добавил он.

Ещё не успев переключиться после беседы, он, услышав голос любимой дочки, невольно смягчил окончание фразы.

На этот раз в голосе Тадамасы не было ни капли строгости. Напротив, его грубый, привычно властный тон вдруг смягчился, словно тающий лёд. Ли Ён заинтересовано посмотрел на главу офиса, он уже почти достиг двери, но звук скользнувшей створки кабинета, заставил его остановиться и слегка обернуться.

В комнату неспешно вошла та самая красивая девушка, которую Ли Ён видел утром во дворе. Но теперь она была одета не в белое кимоно фурисодэ, а в нежно-голубое с тонким рисунком ветвей сливы – символом молодости и чистоты. Ткань была лёгкой, переливающейся при движении, словно утренний туман, тающий на солнце.

Её относительно невысокая, по сравнению с молодым послом, хрупкая фигура словно скользила по полу татами, а изящная шея подчёркивала изящество осанки.

Утончённые черты лица Соры-тян, унаследованные от матери были фарфорово-бледными и, напоминали красивую миниатюрную статуэтку, но не статичную, а живую и одухотворённую. Живость лицу придавал блеск её озорных, не по-японски наполненных неутомимым любопытством глаз, изящно сужающихся в уголках.

Тёмные волосы были собраны в аккуратную причёску и украшены простой черепаховой шпилькой: канзаши с изящным цветком сакуры, с которой, словно стебельки свисали тонкие серебряные цепочки, напоминающие россыпь капель дождя на лепестках.

Ли Ён был сражён её красотой. Он невольно подумал, что никогда прежде не видел японок с такой утончённой грацией. В ней всё казалось идеальным: высокий, но гармоничный рост, лёгкие движения и длинная, изящная шея, подчёркивающая её изысканность. Она не шла, а словно плыла, касаясь пола лишь кончиками сандалий.

Она была, как фарфоровая статуэтка, но живая – тёплая и настоящая. Её сдержанное выражение лица не могло скрыть того любопытства, что светилось в глазах, как ей казалось, украдкой бросая взгляды из-под полуприкрытых ресниц, делая её ещё прекраснее.

Ли Ён вдруг понял: он влюбился. Просто, без борьбы и сомнений, как воин случайно опустивший о-содэ (нарукавник), но увидев её красоту, уже сознательно пропустил стрелу.

Когда Сора-тян шагнула вперёд, Ли Ён заметил лёгкое покраснение её щёк, которое придавало её облику ещё больше нежности и беззащитности.

– Простите, вы ещё не закончили? –  мягко спросила Сора-тян, обращаясь к отцу. Затем её взгляд переместился на Ли Ёна, и она поклонилась ему, выражая уважение и лёгкую застенчивость.

Ли Ён низко поклонился и церемонно представился, как того требовал этикет при встрече с дочерью хозяина:

– Ли Ён Су-сан, моя госпожа, глава дипломатической миссии, Секретарь Советника Короля Чосон по управлению малыми странами.

Кажется, никогда прежде он не произносил свою должность с таким спокойным, но заметным наслаждением, словно каждое слово оттачивалось специально для этого момента.

Ли Ён вдруг поймал себя на мысли, что гордится своей выдержкой: он не поддался чувствам, не позволил себе смутиться и свободно разговаривал с этим милым созданием, полностью контролируя свои эмоции.

Внутренняя уверенность придала его словам ровный и глубокий тон, а мысли о том, что он сумел сохранить выдержку в её присутствии, наполнили его неожиданной, почти мальчишеской гордостью, как будто он только что одержал маленькую, но важную победу над собой.

– Сора-тян, – машинально повторила она слова отца, и поклонилась, но тут же густо покраснела, как умэбоси под снегом, смутившись ещё сильнее.

– Сора-сан, – быстро исправилась она, опустив взгляд, но в уголках её губ промелькнула лёгкая нервная улыбка, выдающая волнение и смущение молодой девушки.

Она глубоко поклонилась Ли Ёну, её движения были одновременно изящными и слегка порывистыми, как если бы она хотела скрыть своё волнение за идеальной вежливостью.

Тадамаса прищурился, нахмурив брови, явно собираясь вмешаться. Он был отцом, и, как любой отец, видел, как его дочь «крадут» у него прямо на глазах. Даже слепой бы заметил, что происходит.

Ли Ён, несмотря на выучку и умение владеть эмоциями, к своему стыду, не смог скрыть влюблённый взгляд, направленный на дочь Тадамасы, который глава офиса тут же поймал.

Тадамаса подозрительно посмотрел на молодого посла, а затем нахмурился ещё сильнее, уже не в силах полностью скрыть своё недовольство.

«Он что, пытается произвести впечатление на мою дочь?» –  раздражённо подумал Тадамаса, а складки на его лбу собрались ещё плотнее, словно выражали его недовольство.

Глядя со стороны на молодую пару, Тадамаса невольно отметил контраст: высокий рост секретаря и невысокую, изящную фигурку его дочери, которая рядом с ним казалась особенно хрупкой и беззащитной.

Тадамаса наблюдал за ними, скрестив руки на груди. 

«Прямо как мы с Амико», – подумал он с неожиданной теплотой, и уголки его губ едва заметно дрогнули, выдавая мягкую, почти неуловимую улыбку.

Но эта тёплая мысль не задержалась надолго, он собирался резким окриком осадить молодого наглеца, но его взгляд вдруг смягчился, а затем ожил, словно вспышка молнии прорезала тёмное небо разума.

Тадамаса замер на миг, а в следующую секунду в его глазах вспыхнул хищный, лихорадочный огонёк.

«Из них могла бы получиться отличная пара… – сначала пронеслось у него в голове. Он едва заметно сжал пальцы. – Но… он корейский посол, а она…»

Тадамаса замер, его сознание лихорадочно перебирало детали.

«Стоп, – вспомнил он, – в личном письме советника короля Чосон… Ли Су Иль утверждал, что усыновил мальчишку в монастыре, но самое важное… в письме говорилось, что возможно, этот юноша – сын японского дипломата…Масаюки Кобаяси». Тадамаса почувствовал, как в голову от волнения прилила кровь, а его сердце начало отплясывать в грудной клетке.

«А ведь это шанс…», – мысль вспыхнула в голове резко и чётко, словно луч света отразившийся на выхваченном из ножен клинка, – но надо успокоиться». Он закрыл глаза и попытался привести мысли в порядок.

Однако, чем больше он обдумывал это, тем отчётливее ему нравилась эта «гениальная» идея.

«Это мой..., – внутренне ликовал он. Но подумав, вспомнив Амико, исправился, – Наш шанс!»

Лицо Тадамасы разгладилось, словно волна прилива смыла все следы недовольства и хмурости. Радостное возбуждение пронзило его: чувство не столь уж и редкое (учитывая перепады его настроения), но крайне несоответствующее его громоздкой фигуре. В голове уже стремительно рождались сладкие, манящие картины будущего.

«Неужели моя дочь наконец подарит мне долгожданный билет обратно в Эдо?» – размечтался он, и на его лице вспыхнуло почти детское торжество. Тадамаса машинально потёр вспотевшие ладони, словно уже чувствовал в них этот заветный билет – осязаемый, тёплый, такой близкий.

Однако, быстро вспомнив о присутствии Ли Ёна, пока ещё постороннего, но, как он надеялся, ненадолго, Тадамаса поджав губы, вернул лицу строгое выражение, словно надев привычную маску.

Его голос вновь обрёл властный и уверенный тон:

– Господин посол, жду вас завтра в Час Дракона.

Ли Ён молча поклонился: сначала Тадамасе, затем его дочери. На мгновение их, с Сорой-тян, взгляды встретились.  

«Сора-тян», – так про себя Ли Ён решил называть эту красивую девушку, смотрела на него с восторгом, который она и не пыталась скрыть. Она заметила его ещё в саду, когда молодой посол направлялся в Корейский дом. Она видела, как он, по-мальчишески, воровато оглядываясь пнул камушек, но повинуясь едва слышимому кашлю, который деликатно издал, идущий позади, один из членов корейской делегации, как ей показалось, с сожалением, переступил через него.

Ей нравилось в нём всё-всё-всё: и благородное лицо с печальными серо-тёмными глазами, и горбинка на носу, и высокий рост (молодой посол был чуть ниже её отца), и главное, его выдержка: смог же он удержаться и не погнать камушек дальше, деликатный кашель не в счёт.

Она знала, что даже простой разговор с её отцом выдержать было не просто, что же говорить о переговорах, которые были испытанием не для слабонервных. Но этот молодой посол держался с достоинством, уверенно и спокойно.

Сора-тян видела его дважды: первый раз, когда он в сопровождении небольшой делегации направлялся к резиденции для дипломатической миссии, а второй – когда он стоял у дверей кабинета её отца, собираясь с мыслями перед тем, как постучать.

Нет, она не шпионила за ним, не подгадывала встречи и не искала его специально.

«Всё же это происходило случайно, – подумала она, а затем словно пытаясь себя уверить упрямо повторила она самой себя, – … да, именно случайно». Сора-тян никогда бы не призналась даже самой себе, что после того как увидела его, искала с ним встречи.

Ли Ён, при прощании, пытался взглянуть на молодую девушку холодно и отрешённо, но его глаза всё-таки выдали его. Они смотрели на Сору-тян с такой трогательной влюблённостью, что она невольно потупила взгляд, а её щеки вновь начали мариноваться, вспыхнув румянцем умэ: ярким, как зимняя слива, на фоне её мраморной кожи, растущей в саду отца. И всё же что-то неуловимое промелькнуло между ними: тёплое, лёгкое, почти мимолётное, как дуновение весеннего ветра.

Молодой посол, сохраняя достоинство и спокойствие, попытался выйти из кабинета второй раз. Он раздвинул сёдзи кабинета Тадамасы, но замер на пороге, заметив миниатюрную женщину, стоящую в проёме, как две капли воды, похожую на Сору-тян, только немного постарше.

Ли Ён даже обернулся и посмотрел вглубь кабинета, словно пытаясь понять, как юная девушка оказалась у двери, но найдя её взглядом, он увидел её, стоящей у стола, около Тадамасы.

Сдерживая удивление, молодой посол поклонился женщине, стоявшей на пороге. Он хотел представиться первым, но копия Соры-тян, сверкнув своими не по-японски красивыми глазами, мелодично пропела:

– Добро пожаловать в резиденцию моего мужа, Ли Ён-сан, – прозвучал её голос: учтивый, на идеальном корейском с лёгким Пусанским акцентом, который вновь, словно мягкий, но крепкий шёлк, создал напряжение момента.

Корейская речь этой удивительно красивой женщины, звучала безупречно: чисто, грамматически правильно, как при королевском дворе в Ханьяне.

И, всё же, в её речи проскальзывали лёгкие оттенки здешнего говора: неуловимые, но отчётливые, словно напоминание о годах, проведённых в Пусане.

Однако, Ли Ён не успел до конца удивиться, а Амико-сан не успела завершить представление, как из глубины кабинета раздался громкий голос Тадамасы. А через мгновение он сам появился в дверях, подчёркивая, что в его доме ничто не ускользает от его внимания.

– Ли Ён-сан, – мягко, но с ноткой гордости в голосе произнёс он, перебивая жену. – Это моя супруга, Амико-сан.

– Амико-сама, – уже в третий раз за вечер представился молодой дипломат, слегка отступив назад и низко поклонившись, – позвольте представится, меня зовут Ли Ён Су-сан, посол короля Чосон и секретарь советника короля по делам малых стран.

В его голосе звучала уважительная сдержанность, но, где-то в глубине души промелькнули воспоминания о том, с какой мальчишеской гордостью он произносил своё имя перед Сорой-тян.

Ли Ён, выпрямившись после поклона, на мгновение случайно поймал взгляд Амико-сан, увидев в её глазах холодный, стальной блеск: взгляд, словно оценивающий его, как ювелир оценивает драгоценность, проверяя, не подделка ли перед ним.

Даже невооружённым взглядом было видно, кто здесь настоящий хозяин или, если перефразировать, кто в Пусанском офисе держит власть в своих руках. Это было очевидно по поведению самого Тадамасы, главы Пусанского офиса; по тому, как он разговаривал с женой.

«Конечно… – думал молодой посол, незаметно разглядывая Амико-сан, о которой так много перед отъездом рассказывал его отец, – только такая женщина могла приручить и подчинить себе этого свирепого и неотёсанного мужлана, каким, по сути, и является Тадамаса».  

Ли Ён видел её неотразимую красоту, которая она передала своей дочери, Соре-тян, но не понимал, что же Амико-сан увидела в Тадамасе?

Он незаметно бросил быстрый взгляд на главу Пусанского офиса, оценив внешность Тадамасы, но Амико-сан, с безупречной учтивостью хозяйки, прервала его размышления.

Как-будто не оставляя места для ненужных вопросов, она завела дежурную беседу: поинтересовалась, удобно ли устроился гость, комфортны ли его покои, как чувствуют себя другие члены делегации, успели ли они отдохнуть перед встречей с её мужем.

И, конечно, не могла не спросить, откуда у корейского посла такой дивный японский.

– Благодарю за ваши добрые слова, Амико-сама, –  поклонился Ли Ён. – Мой приёмный отец – советник короля Чосон, Ли Су Иль, уделял большое внимание моему обучению, особенно изучению японского языка и японской культуры, – он сделал короткую паузу, – и часто привлекал меня в качестве помощника на дипломатических встречах, где японский язык был необходим.

– Простите Амико-сама, могу ли я задать вам вопрос?  –  вежливо произнёс Ли Ён на корейском, обращаясь к Амико-сан и дождавшись поощрительного кивка, спросил:

– Откуда у вас такой безупречный корейский? Вы говорите так, будто жили в Ханьяне среди приближённых ко двору…

– Но с налётом лёгкого пусанского диалекта, – закончила Амико, истинная хозяйка Пусанского офиса. Она, тепло улыбаясь молодому человеку, со странными нотками в голосе, возможно Ли Ёну показалось, ответила:

 –  Я была знакома с одной девочкой, наполовину японкой, наполовину кореянкой, когда гостила у неё на Цусиме с отцом, – ответила она.

Её голос звучал ровно, но сейчас молодой человек явно уловил в её голосе тёплую нотку.

Она сделала короткую паузу, словно тщательно подбирая слова.

–  Мы с ней так сблизились, что почти всё время проводили вместе, исследуя замок её семьи, – продолжила она.

Её глаза на мгновение потемнели от лёгкой грусти, словно она вспомнила о времени, которое действительно было ей дорого.

Ли Ён заметил, что она не использовала определение "ичин но чи" для людей со смешанной кровью. Хотя оно было не короче, но более распространено. Это наблюдение почему-то запомнилось ему, как маленькая деталь, к которой Амико-сан, возможно, вернётся позже, если представится подходящий момент.

Она с лёгкой, почти загадочной улыбкой добавила:

– Скажите, я ответила на ваши вопросы, Ли Ён-сан?

– Амико-сама, я искренне благодарю вас за уделённое мне время, – произнёс молодой посол, внимательно слушая ответ хозяйки Пусанского офиса.

В его памяти на мгновение всплыл грустный взгляд её глаз.

– Господин посол, жду вас завтра в Час Дракона, – дежурно, но звучно повторил, уже в третий раз, глава Пусанского Вэгвана своим уверенным и не терпящим возражений голосом.

Ли Ён низко поклонился Тадамасе, затем Амико-сан и, наконец, отдельно Соре-тян. Та уже совсем залилась румянцем, но, учтиво поклонилась в ответ, хотя в этот раз она старалась не смотреть на молодого посла, упрямо пряча взгляд.

Почувствовав, что настало время уходить, и не желая вызывать раздражения хозяина, Ли Ён тихо вышел, бережно задвинув сёдзи.

Через некоторое время после его ухода Амико, обращаясь к Тадамасе, мягко предложила:

– Дорогой муж, не хотите ли пройти в наши покои? И захватите с собой письмо.

Затем повернувшись к дочери, она добавила с нежной улыбкой:

– Сора-тян, а мы с тобой отправимся домой, в резиденцию.

Тадамаса, услышав слова жены, тут же развернулся и быстро подошёл к столу. Его движения были удивительно проворными для столь массивного человека: ловко собрал все бумаги и аккуратно убрал их в сейф, оставив в руке только личное письмо, переданное Ли Ёном.

Ещё раз окинув взглядом кабинет, Тадамаса быстрым движением затушил лампу. Масляный огонёк тихо вспыхнул и погас, оставив тонкую струйку дыма, которая, извиваясь в воздухе, растворялась в полумраке.

В кабинете сразу стал ощутим лёгкий, резковатый запах прогорклого масла. Комната погрузилась в мягкий сумрак, освещаемый лишь холодным серебром молодого месяца, скользнувшего через щель между сёдзи.

Тадамаса приглашающе махнул жене и дочери, которые вышли следом. Его шаг, тяжёлый и уверенный, в этот вечер казался неожиданно лёгким. В ощущалось волнение человека, которому не терпится обсудить новый план с женой и, который знает: ночь будет долгой. Но прежде оставались дела. Он собирался заглянуть к монахам, узнать, смогут ли они отплыть завтра, и проверить на пристани готовность кораблей.

Снаружи вступал в свои права Час Собаки (около семи вечера): на Пусан медленно опускались сумерки. Над крышами поднимался дым от очагов, наполняя улицы тёплым запахом готовящейся еды и спокойного уюта.

В морском воздухе уже начала звенеть прохлада, но ещё держалось тепло осени. Где-то на стенах лениво перекрикивались стражники, переговариваясь в полуночной тишине.

Светильники, которые зажигались в домах один за другим, тянули к себе ночных мотыльков и бабочек, а их мягкое биение крыльев сливалось с далёким плеском волн у пристани. Портовый город, готовясь ко сну, дышал глубоко и спокойно, готовясь пережить эту осеннюю ночь на краю моря.