Глава 11. Дипломатия, как дзен: путь без пути

Утром Ли Ён уже был готов покинуть свои покои, когда вдруг раздался тихий стук в дверь. Створки сёдзи мягко скользнули в сторону, и в проёме появилась знакомая фигура Чун Су.

Личный помощник и наставник, как всегда, сдержанный и почтительный, вошёл в комнату, глубоко поклонившись, он выпрямился и протянул господину небольшую записку.

– Это от Тадамасы, – произнёс Чун Су, склонив голову.

Ли Ён задержал взгляд на протянутой записке, ощущая, как в душе пробуждается лёгкое беспокойство. Он осторожно взял бумагу из рук наставника, чувствуя, что сюрпризы этой дипломатической миссии ещё не исчерпаны. Он развернул её и бегло пробежал глазами по краткому, но явно неожиданному для него тексту.

Лицо его оставалось спокойным, хотя изменения в сообщении Тадамасы могли существенно поменять ход предстоящей запланированной встречи.

Закончив чтение, Ли Ён аккуратно свернул записку и, не выдав волнения, произнёс ровным голосом:

– Тадамаса велел явиться к нему в Час Змеи.

Он вновь посмотрел в окно, наблюдая, как первые солнечные лучи пробиваются сквозь утреннюю дымку, окутывающую сад. Воздух был свежим, но уже предвещал наступление жаркого дня.

«Конечно, это жест особого расположения… но почему же мне кажется, что дипломатические странности не заканчиваются?»

...

«В стране Ямато, – вспоминал Ли Ён тонкости дипломатического этикета, – если тебя приглашают в начале Часа Змеи, это означает время около 9–9:30 утра, если в середине – примерно 10 часов, а ближе к концу – 10:30–11:00».

Чун Су стоял, слегка склонив голову, внимательно наблюдая за воспитанником. Когда Ли Ён, перечитав записку, прошёлся по комнате и вдруг остановился с уверенной, спокойной улыбкой, наставник понял: молодой посол наконец вспомнил изощрённые особенности японского этикета. Чун Су едва заметно кивнул, выражая немое одобрение.

«Однако, – продолжил размышлять Ли Ён, – когда встречу назначают неопределённо "в Час Змеи", это всегда скрытое испытание. Прийти слишком рано – проявить излишнюю почтительность, почти угодничество. Опоздать – продемонстрировать пренебрежение или чрезмерную уверенность в своём статусе».

«Тадамаса, а точнее его мудрая жена Амико, искусно играют на грани, – отметил он, вспоминая рассказ отца об этой женщине».

Приёмный отец и наставник говорили, что Амико умела видеть людей насквозь, оставляя каждому лишь возможность показать своё истинное лицо.

Ли Ён замер в раздумьях: Угодничество или чрезмерное уважение? Ответ был очевиден – баланс.

Он решил явиться ровно в середине Часа Змеи, когда утро уже окончательно укрепилось, но день ещё не вступил в свои права. Это был знак уважения к Тадамасе, но в то же время демонстрация уверенности в себе – тот тонкий компромисс, который нельзя было упустить.

«Спокойный ум подобен ясному небу», — напомнил он себе и довольный собой прошёл к татами.

...

Ли Ён с нарочитой аккуратностью начал поправлять подушку, лежавшую на татами, словно этим простым действием пытался навести порядок и в собственных мыслях: разложить их по полочкам так же тщательно, как он раскладывал вещи в своих ящиках. Но порядок упрямо не устанавливался. Под слегка подрагивающими пальцами подушка никак не хотела ложиться ровно. Это не раздражало молодого посла, скорее, заставляло задуматься, что именно идёт не так в этой дипломатической миссии. Ошибка ли в нём самом или он всего лишь попал под настроение Тадамасы?

«Мысли – не вещи. Сейчас главное привести в порядок эмоции», – напомнил себе Ли Ён.

Он резко выдохнул, и от этого внезапного звука Чун Су, до сих пор стоявший у двери, едва заметно вздрогнул. Затем Ли Ён прошёл к столу, положил записку и взял чётки – те самые, что подарили ему монахи в монастыре Хэинса. Он почти никогда их не использовал, не желая, чтобы партнёры по переговорам могли прочитать его волнение, но всё же неизменно возил их с собой.

Перебрав между пальцами пару камушков, он вновь положил чётки на стол. Потом ещё раз подошёл к подушке, взял её двумя руками, и аккуратно уложил её ровно и, будто любуясь восстановленным порядком, отошёл на шаг и удовлетворённо кивнул.

– А ещё, – добавил он после короткой паузы, слегка натянуто улыбнувшись, – он приказал явиться в его резиденцию.

Сейчас Ли Ён едва заметно вздохнул. Он уже начинал привыкать к этому странному течению дипломатической миссии, где строгий этикет нарушался на каждом шагу, превращая переговоры в подобие семейных посиделок.

«Значит, будем плыть по течению, наблюдать и правильно реагировать», – фактически повторил он про себя фразу Амико-сан, которой она завершила разговор с мужем о его отношениях с их дочерью, Сорой-тян.

Однако вслух он, как и положено, не сказал ничего, сохраняя на лице маску спокойствия – тонкую, как рисовая бумага, но призрачную для внимательного взгляда.

Чун Су, внимательно наблюдавший за воспитанником, едва заметно развёл уголки губ и тихо вышел из покоев, аккуратно задвигая бесшумные сёдзи. Ему не требовались слова молодого человека, которого он знал более двадцати лет.

«Мальчик искренне думает, что его лицо непроницаемо, – с мягкой улыбкой подумал наставник. – В его возрасте это естественно. Он старается держаться в японской манере, но, как бы ни пытался, глаза выдают всё. Особенно ту самую приверженность к Королевству Чосон, которое стало для него второй родиной, – он слегка вздохнул, – и такая опытная женщина, как Амико-сан, поняла его ещё вчера. Мне остаётся лишь пожелать ему удачи и помолиться за него».

Оказавшись в коридоре, он действительно сложил руки молитвенным жестом, поднял их ко лбу и тихо прошептал несколько слов – вероятно, пожелания удачи в этом поистине странном дипломатическом визите.

Пусанское осеннее солнце стремительно приближалось к зениту, наступал Час Змеи. Но в резиденции Пусанского офиса царила непривычная тишина: ни перекрикивающихся слуг, ни спешащих шагов. Лишь ветер разбавлял это безмолвие, гоняя редкие облака и играя с макушками деревьев. Сегодня он, казалось, не желал опускаться ниже, чтобы не тревожить горожан.

Ли Ён ещё раз проверил свой внешний вид. Он провёл ладонью по ровной складке ханбока, будто стремясь собрать и собственные мысли. Белоснежная ткань холодила пальцы, гладкая и неподвижная, а вышивка на воротнике и по бокам напоминала не только о его ранге, но и о той ответственности, которую он несёт.

Ярко-красный пояс был завязан в сложный, но аккуратный бант, подчёркивая его стройную фигуру. Красный шёлковый платок, обвивающий плечи, был изысканно скреплён золотыми застёжками, а на груди мерцали кулоны – не только знак статуса, но и невесомое, почти давящее напоминание о долге, который он нёс, представляя Королевство Чосон.

Каждый элемент его одежды был проработан с вниманием к деталям, словно сам наряд был не просто частью костюма, а отражением его ответственности и долга. Даже лёгкие сапоги из тёмной кожи блестели, как символ готовности к важному шагу.

Выйдя из своих покоев, Ли Ён направился к главным воротам, но остановился, увидев прибывший паланкин, несомненно, достойный высокопоставленного гостя. Шестеро крепких носильщиков уже ждали у входа. Их широкие плечи, накаченные руки, мозолистые ладони и спокойные, беспристрастные лица говорили об их опыте.

Примерно в десяти метрах от паланкина стояла Сора-тян. Ли Ён заметил её сразу, несмотря на то что один из слуг услужливо держал открытую дверцу паланкина.

Он вытянул руку в сторону паланкина, жестом велев носильщикам подождать, и направился прямо к ней, словно больше ничего вокруг не существовало, будто этот момент был для него единственно важным.

– Сора... сан, – Ли Ён едва не добавил более фамильярное «-тян», но вовремя осёкся, сохранив свойственную ему вежливость. – Что привело вас сюда в это утро?

Сора-тян грациозно поклонилась, опустив взгляд. Слегка улыбнувшись, она проговорила:

– Ли Ён-сан, позвольте мне показать вам дорогу. Отец уже ожидает вас в резиденции.

Её голос звучал мягко, а в манере была та сдержанная утончённость, которой отличалась хорошо воспитанная дочь Пусанского офиса.

Сора-тян вновь вежливо поклонилась, её движения были плавными, словно дуновение лёгкого ветерка среди листьев. Сегодня она выглядела словно сама весна, окутанная сияющим шёлком. На ней было яркое кимоно фурисодэ небесно-голубого цвета, усеянное изысканными узорами цветущей сакуры и нежных пионов, которые словно оживали при каждом её шаге.

Тонкие ветви сакуры, переплетённые с крупными цветами, выглядели как роспись самого весеннего ветра. Шёлк мягко переливался на свету, как утренний туман, струясь по её фигуре. Длинные рукава плавно скользили при каждом движении, создавая ощущение невесомости и грации.

Белоснежный пояс оби золотисто-зелёного оттенка подчёркивал хрупкость её стана и был завязан на спине аккуратным узлом, похожим на маленькое произведение искусства. Его свободные края едва заметно подрагивали, подчёркивая женственность хозяйки.

Её причёска, украшенная простой канзаши – черепаховой шпилькой с утончённым цветком сакуры и несколькими шпильками в форме лепестков, завершала образ, делая её похожей на юную богиню весны, только что сошедшую с гравюры. Маленькие детали – тонкие ленты обидзиме и декоративные нити – добавляли утончённости, как лёгкие штрихи кисти художника.

В руках она держала изящный веер, расписанный золотыми журавлями и лепестками цветов.

Лицо юной Соры-тян, почти детски нежное, оставалось спокойным, но взгляд тёмных глаз выражал одновременно скромность и что-то едва уловимое. Этот взгляд напомнил ему вчерашний взгляд её матери, Амико-сан, только не такой колючий и оценивающий.

«Дочь своей матери», – подумал молодой человек, и этот факт почему-то не испугал его, а обрадовал.

Ли Ён невольно замер на мгновение, отмечая, как утренняя тишина подчёркивает её красоту, словно сама природа вокруг задержала дыхание в ожидании их встречи.

Молодой посол ответил таким же поклоном, его голос прозвучал спокойно и уважительно:

– Благодарю за приглашение. Буду рад его принять.

Однако внутри он не мог сдержать неожиданной радости, смешанной с лёгким удивлением.

«Неужели мы пойдём до резиденции вдвоём?.. Хотя, путь недолгий – около пятнадцати минут… В обществе самой красивой девушки на свете – разве это не дар судьбы? И всё же… как-то это непривычно…» – пронеслось в его мыслях.

Лёгкая улыбка с тенью сомнения на мгновение тронула уголки его губ. Он знал, насколько строго при дворе относятся к подобным вольностям. Но эта миссия и так была нестандартной – почему бы чуду не случиться ещё раз?

«Пусть хотя бы на этот раз оно будет не тревожным, а светлым», – почти весело подумал молодой посол, позволяя себе на секунду поверить, что даже в дипломатии может быть место тихой радости.

Утренний воздух был свеж и наполнен ароматом влажной листвы и цветущей алычи. Мягкий свет солнца пробивался сквозь кроны старых деревьев, отбрасывая причудливые узоры на дорожку, аккуратно выложенную белым гравием.

Они молча пересекли двор, где в пруду лениво плескались карпы кои, словно не замечая наступающего дня. Лёгкий ветерок приподнимал рукава кимоно Соры-тян, и её образ казался невесомым, как тень от сакуры в утреннем свете.

– Простите, но к нам присоединится моя служанка – Сайо, – негромко произнесла Сора-тян, останавливаясь у тропинки, ведущей к главной части сада. Её голос звучал спокойно, но в нём ощущалась сдержанная решимость, будто она заранее хотела снять возможные сомнения.

Ли Ён на мгновение замер. Взгляд его едва заметно потускнел, но он тут же овладел собой.

«Добро пожаловать в реальность, мечтатель», – подумал он, поклонившись Соре-тян. В глубине души он надеялся на прогулку только вдвоём, но не подал вида – быстро одёрнул себя и принял новость с внешним спокойствием дипломата.

С другой стороны, чего он ожидал? Что они вдвоём пойдут к резиденции Тадамасы? Такие прогулки – верный повод для ненужных слухов, особенно вокруг Соры-тян.

Юная девушка была не только красива, но и удивительно внимательной. Заметив едва уловимую тень разочарования, она слегка улыбнулась и, чтобы не смущать его ещё больше, изящно прикрыла лицо расписным веером, на котором золотые журавли гуляли среди тонких стеблей бамбука.

Молодой посол, заметив журавлей на веере, вдруг подумал:

«А что, если это знак свыше? Но не о долголетии, как велит древняя символика, а о терпении».

Он едва улыбнулся уголком губ и, уверенный, что вернул себе непроницаемый вид, вновь натянул своё дипломатическое лицо.

Из бокового выхода сада, шаркая по идеально уложенным дорожкам, появилась чуть сгорбленная старушка. Она двигалась неспешно, опираясь на коротенькую деревянную палочку. На голове у неё была аккуратно повязана светлая тэноугуй (головная повязка), видимо защищавшая от уже не жаркого, но всё ещё палящего октябрьского солнца.

Когда она подошла ближе, Ли Ён неожиданно заметил, что из-под повязки выбивалась изящная деревянная, немного обуглившаяся канзаши. Сочетание казалось странным, почти нарочито странным. Он невольно задержал на ней взгляд, решив спросить о заколке позже, когда представится возможность.

«С такой скоростью мы доберёмся до резиденции за час», – усмехнулся он про себя. Но тут же, устыдившись своей мысли, слегка покраснел.

…

На самом деле Сайо в повседневной жизни выглядела как девушка лет семнадцати, но именно она была наставницей Соры-тян, хотя внешне они и казались ровесницами.

Её лицо словно излучало загадку: большие глубокие глаза сероватого оттенка притягивали взгляд, серебристые корни волос мягко мерцали на солнце, а чёрные пряди переливались, создавая ощущение лёгкой, необъяснимой таинственности.

Однако ничего из этого Ли Ён сейчас увидеть не мог. Наряд старушки скрывал всё, что делало Сайо собой.

Всё дело в том, что сегодня утром, помогая юной госпоже одеваться, Сайо почувствовала, что Сора-тян хочет что-то сказать, но деликатно промолчала. Она воспитывала её практически с рождения и знала: воспитанница заговорит сама, когда придёт время.

И Сайо дождалась. Сора-тян, слегка покраснев и путаясь в словах, наконец произнесла:

– Сайо-сан… – начала она, но тут же умолкла.

Сайо мягко улыбнулась, словно подбадривая её продолжать, ещё не подозревая никакого подвоха.

– В общем… родители попросили меня проводить молодого посла… Ли Ёна… от Дома для корейской делегации к резиденции отца, а ты… ты будешь провожать меня… – слова снова оборвались, будто она собиралась с духом перед главным.

Сайо всё так же сидела рядом, улыбаясь своей спокойной, тёплой улыбкой, показывая, что она готова слушать и понимать.

Наконец решившись, Сора-тян отвела взгляд и тихо, почти на одном дыхании выпалила:

– Не могла бы ты переодеться старушкой… – и тут же выдохнула, а её лицо мгновенно залилось ярко-пунцовой краской, как плод зимней умэ. Она сразу отвернулась, стыдясь собственной просьбы.

Сайо, выслушав воспитанницу, будто вовсе не удивилась, а лишь спокойно кивнула в знак согласия.

«Девочка хочет немного продлить прогулку с молодым послом, – внутренне улыбнулась она. – Пятнадцати минут ей будет недостаточно».

Сайо слегка тронула рукав кимоно фурисодэ и, когда Сора-тян повернулась к ней, мягко улыбнувшись, ответила:

– Я согласна, госпожа.

Сора-тян порывисто обняла её, но затем, будто устыдившись такой открытой нежности, покраснела ещё сильнее, доказывая, что цвет зимней умэ действительно может быть насыщеннее.

Сайо вышла из покоев, оставив Сора-тян одну. Через некоторое время, аккуратно раздвинув сёдзи покоев, в комнату вошла сгорбленная старушка, которая двигалась медленно, опираясь на коротенькую деревянную палочку. На голове у неё была аккуратно повязана светлая тэноугуй, из-под которой выбивалась изящная деревянная, немного обуглившаяся канзаши.

– Здравствуйте госпожа, – прошамкала старушка, – я готова к сопровождению, – В голосе сразу узнавался тембр наставницы Сайо.

Сора-тян в этот раз благоразумно не стала бросаться ей на шею. Она подошла ближе и «старушка», выпрямившись, посмотрела на воспитанницу своими неповторимыми большими серыми глазами, словно лунные зеркала, в которых мелькали искорки озорства. «Старушка» выпрямилась уже голосом Сайо «старушка» произнесла:

– Вы готовы идти госпожа.

Сора-тян прыснула в ладошку, прикрыв свой очаровательный ротик рукой, но «старушка» быстро прошла к столу и подала ей веер.

– Юной госпоже – ворчливо прошамкала она, – следует прикрываться веером, а не рукой.

…

Когда старушка подошла ближе, Ли Ён церемонно поклонился, приветствуя её. Она, не поднимая головы, так же низко поклонилась в ответ.

В её облике не было ничего необычного, но молодой посол вдруг ощутил, как от неё исходит какая-то тихая, особенная эманация.

Словно она дарила каждому, кто оказывался с ней рядом, чувство светлого, безмолвного спокойствия. Это спокойствие, подобно стелящемуся над водой утреннему туману, мягко окутывало и незаметно проникало в душу, оставляя после себя ощущение тишины и тепла.

Однако помимо этой умиротворённости у молодого человека возникло какое-то иное, едва уловимое чувство, которое он пока не мог объяснить даже самому себе.

Ли Ён перевёл свой взгляд на Сору-тян, чьё лицо оставалось спокойным, как поверхность зеркального озера, отражающего небо. Он не видел или не смог увидеть, что Сора-тян едва сдерживает себя, чтобы не рассмеяться, отчаянно сжимая в руках веер.

И только строгий взгляд старушки, которая успела быстро поднять и опустить голову, встретил Сору-тян, когда молодой посол отвёл внимание в сторону. В этот короткий миг она сверкнула своими огромными глазами так, что отбило у девушки желание не то что смеяться, а даже улыбаться.

Молодые медленно двинулись вперёд. Ли Ён бросил быстрый взгляд на старушку, которая медленно, опираясь на свою палочку, тяжело переваливалась позади них.

Сора-тян же, улучив момент, когда посол смотрел вперёд, обернулась к медленно идущей «пожилой женщине» и тихонько прыснула, прикрыв рот ладошкой, чуть приподняв веер в другой руке.

Это немедленно вызвало негромкое ворчливое бурчание старушки, которая пробормотала что-то о непослушных девочках, которых в детстве не учили приличным манерам.

Затем она демонстративно раздавила своей палочкой сухой осенний лист, не вовремя свалившийся с дерева. От хрусткого звука Сора-тян слегка покраснела, поджала губки и быстро повернулась обратно к Ли Ёну.

Пение птиц и шелест листвы смешивались с тихим покряхтыванием и шарканьем, создавая впечатление, что к их утренней прогулке присоединились звуки ещё одного, очень пожилого мира.