Глава 99. Инчин но чи — один дух, два имени (продолжение)

«Глупо отвергать руку кармы, если она даёт шанс на искупление».

Именно после устроенной Чун Су «смены» главы в том южном городке на него обратили внимание агенты АМКУ или, как расшифровывалось название этой тайной организации, Анмихан Минджок Кундан. Она действовала для наказания тех чиновников, которые по каким-то причинам сумели избежать публичного возмездия.

АМКУ работала скрытно, её методы порой напоминали приёмы японских синоби, но с одной важной разницей: целью была не выгода и не месть, а защита и процветание Королевства Чосон.

Созданная предками Кима Мин Чхоля, который представлял семейство, служа королю уже в третьем поколении, он также был лидером фракции «Самодостаточного Чосона», а АМКУ стала невидимой силовой рукой партии. Но её задача заключалась не в устрашении, а во вмешательстве там, где официальная власть закрывала глаза или приходила слишком поздно.

Для АМКУ Чун Су был идеальным кандидатом. Он умел быть невидимым, не скрываясь, не меняя лица и не выделяясь из толпы. Он был одновременно и на виду, и в тени — странствующий повар, способный насытить желудок и открыть сердце простой беседой.

Его умение готовить еду открывало любые двери в сердца людей. Он знал, как разговаривать с бедняками и когда нужно почтительно умолкнуть в присутствии чиновников.

Он умел выслушать жалобу, понять её суть, но не торопился с решениями и не вмешивался раньше времени, ведь недавний печальный опыт с жадным и надменным главой южного городка показал ему: неожиданно карма всегда сама преподносит урок.

Однако, чего не знала АМКУ, так это того, что Чун Су был инчин но чи — «испорченная кровь», как презрительно называл его дед, Со Масатоси, даймё клане Со. Дополнительно к этому повар был одним из законных наследников рода, правившего на острове Цусима.

Справедливости ради стоит сказать, что его трудно было заподозрить в японском происхождении: внешность, бывшая предметом скрытых насмешек среди японцев, стала защитой среди корейцев. Она не выдавала его, а напротив — помогала.

Сразу же после «смены» главы в том южном городке, Чун Су почувствовал, что за ним кто-то наблюдает. Не открыто, не угрожающе, а, скорее, сдержанно, изучающе.

Повар понимал, что смерть чиновника такого ранга, не может пройти незамеченной и приготовился к неизбежной встрече, ожидая прихода таинственных незнакомцев.

То, что эта встреча, рано или поздно, должна была произойти — в этом он не сомневался. Но время шло, а никто к нему не приходил. Он продолжал жить обычной жизнью, всё также, как обычно, продолжая своё кулинарное путешествие, переезжая из города в город и, после незапланированной смерти, он уже старался не выделяться.

Где-то через полгода, Чун Су вернулся в Хансон. Город встретил его пыльным ветром, запахом соевого соуса, смешанным с гарью и сыростью дождя.

Он выбрал место не сразу. Несколько часов просто бродил вдоль ручья Чхонгечхон, словно пытался почувствовать отклик в себе. И, только к вечеру, когда в воздухе повисла влага, а прохлада начала расстилаться вдоль берега, он остановился у старого ивового дерева, чьи ветви почти касались воды. Отойдя на пару шагов, прищурился, склонил голову вбок, слегка приподнял правую бровь и тихо кивнул сам себе, как художник перед последним мазком.

Быстро установленный ресторанчик он назвал просто: «Чистый дом у реки». А чуть ниже прибил дощечку: «Там, где всегда свежесть». Его заведение было скромным: небольшая кухня, четыре столика внутри и два под навесом.

Обычно Чун Су готовил при всех — это было частью его представления, настоящего кулинарного театра, который собирал немало зевак. Большинство посетителей приходили не поесть, а просто поглазеть: кто ради забавы, кто-то, чтобы насладиться очередной «фокусом», чтобы затем пересказывать его знакомым.

Он не возражал, зная, что рано или поздно зеваки, очарованные зрелищем: пляской пламени, летящими из раскалённого вока в воздух ломтики мяса и лука, шкворчащего рисом, сдобренным им соевым соусом, кунжутным маслом и парой секретных специй, обязательно вернутся, но уже не как случайные прохожие, а как голодные гости, не в силах устоять перед запахом, который пробуждал аппетит.

Во время готовки Чун Су не молчал: он рассказывал смешные истории из собственной жизни, приправляя их шутками, философией и загадочными фразами.

— Когда я был маленьким мальчиком, — подбрасывая овощи с рисом на большом воке, — моя мама очень хотела научиться готовить северо-западную кухню Поднебесной..., — он добавил соевого соуса и немного кунжутного масла в шкворчащую смесь мяса, лука и риса, продолжив рассказ, — и, вот, однажды, случайно рассыпав рис по всей кухне, она, собирая его приговаривала:

— Ну наконец-то я хоть что-то сумела освоить из техники китайской кухни и у меня получился нормальный рассыпчатый рис.

Часть собравшихся улыбалась и посмеивалась, судя по всему, понимая иронию, часть непонимающе пожимала плечами и просто улыбалась, наблюдая, как ловко повар орудует с тяжёлым воком на открытом пламени. Некоторые же просто громко смеялись, даже не понимая смысла, но поддерживая общее состояние веселья.

Чун Су ловко разделил готовое блюдо на порции и, не теряя ни секунды, принялся за следующее. Его руки двигались с гипнотической скоростью: он нарезал овощи, мясо и рыбу, почти не глядя на доску, молниеносно меняя ножи и время от времени проводя ими по мусату (точильному камню) с коротким шипящим звуком.

— Однажды матушка надолго уехала к родственникам, — начал он, и в его голосе прозвучала лёгкая, театрально-преувеличенная скорбь. — Её мама, наша с сестрёнкой бабушка, чувствовала себя неважно... Это было самое мрачное время моего детства. — Он насупил брови, но хитрые искорки в его глазах выдавали совсем иное. — Мы с моей бедной сестрёнкой съели столько яиц, что они стали мне сниться. Я до сих пор вспоминаю этот... «волшебный» вкус.

Он с комичным пафосом закатил глаза, как раз заканчивая шинковать лук. Сок брызнул ему в лицо, и он тут же зажмурился, делая вид, что рыдает от нахлынувших воспоминаний. Едкий аромат мгновенно донёсся до первых рядов зрителей, и у них тоже непроизвольно заслезились глаза.

Картина вышла уморительная: повар и ближайшие к нему зрители плачут хором, словно разделяя невыразимую печаль его детства.

Чун Су стремительно вытер лицо полотенцем и, с громким шипением швырнув лук в раскалённый вок, продолжил:

— А наш дед, отец моего отца, только подливал масла в огонь. Каждый день он осаждал отца ворчанием: «Куда подевалась твоя ногури? — Чун Су мастерски передразнил сердитый, старческий голос. — Сколько ещё я буду страдать из-за твоей стрепни?! Яйца на завтрак, яйца на обед и яйца на ужин, скоро тебе придётся выдавливать кур или договориться с петухом, — ядовито добавлял он».

Он, конечно, умолчал, что дед-даймё довёл бедного японского повара клана, Такахаси-сана, до полного отчаяния своими придирками. Тот никак не мог воссоздать тот обжигающий соус для чапчхэ, который готовила мать. И каждый вечер Такахаси, как заведённый, робко стучался в двери покоев отца, беззвучно молясь всем ками, чтобы госпожа поскорее вернулась и прекратила его личный дзигоку на земле, с беспощадным судьёй Энма-о в образе грозного даймё.

— Но кульминацией кулинарного творчества отца стала новость о скором возвращении матушки! — провозгласил Чун Су, лихо подбрасывая мясо в воке. — Он вознамерился приготовить патбап. Вы же знаете... — Лук к тому времени уже зарумянился, и повар, сняв вок с огня, обратился к толпе, — что пат — фасоль — нужно предварительно вымочить? Женщины, знакомые с готовкой, знают этот процесс.

Кивали не только женщины, но и несколько мужчин. — Жаль, вас тогда не было рядом! — с притворной скорбью воскликнул он, обращаясь к кивающим мужчинам. — А то бы вы напомнили моему отцу про эту маленькую деталь!

Он снова принялся яростно мешать содержимое вока. — Но отец об этом забыл. Мало того, он умудрился взять неправильный рис! Не наш короткий «ильпум», который после варки становится липким и блестящим, а какой-то длиннозёрнистый... помните, я рассказывал про эксперименты матушки с кухней Цин? — По толпе прокатился одобрительный смех — публика оценила намёк.

— Через час мы втроём заглянули под крышку... и увидели белый, печальный рис, усеянный сморщенными, недоваренными фасолинками, которые смотрели на нас, как удивлённые глазки. — Чун Су на мгновение замер, изображая всеобщее разочарование.

Он дождался, когда смех зрителей стихнет, и затем, с невозмутимым видом подбрасывая рис в воке, заключил: — Отец посмотрел на это «великолепие», почесал затылок и озадаченно изрёк: «Дети, нужно добавить чего-нибудь красного. И соевого соуса. Много соевого соуса!»

Иногда, он не глядя на посетителей, быстро нарезая овощи, словно разговаривая сам с собой приговаривал: — Еда предназначена не только для желудка, а для наслаждения, чтобы, когда всё забудется, остался только вкус… и приятное, тонкое послевкусие, которое поддержит ваше настроение на весь вечер. А утром, проснувшись, вы снова вспомните этот вкус, и он подарит вам силы прожить целое утро с лёгкостью.

Чун Су при наступлении сумерек слышал глухой звон большого дворцового колокола в районе Посингак, который отбивал время. Он знал, это было сигналом: ворота города закрываются, а жителям предписывается возвращаться в свои дома.

Столица готовилась ко сну и ворота, такие как Намдэмун (Южные ворота) или Тондэмун (Восточные ворота), были не просто архитектурными объектами — они были важными символами порядка и безопасности. Их закрытие на ночь означало, что город «засыпает» и выходить за пределы своих кварталов без особой необходимости было нельзя.

Ночные стражи (чхумогун) обходили улицы, обеспечивая порядок и проверяя, нет ли подозрительной активности. Они уже проходили мимо, слегка остановившись и, проверяя порядок собравшейся небольшой толпы, вокруг только что установленного ресторанчика и повара, словно актёра передвижного театра, развлекающего посетителей своим умением и весёлыми рассказами.

Хансон рассыпался маленькими жёлтыми точками — фонари с бумажными абажурами, заправленные растительным маслом, которые жители столицы вывешивали у входа в свои дома или лавки. Они давали очень мягкий, приглушённый свет, который скорее обозначал присутствие человека, чем освещал пространство.

Во дворцах и домах зажиточных горожан зажглись факелы и свечи.

Однако, что касается простых людей, они часто ложились спать с заходом солнца, чтобы не тратить дорогие свечи или масло.

Ночь была ясная и на небо тяжело выползла полная луна, которой до «родов» или полнолуния оставалось ещё пару дней. Она была словно важная королева со своей свитой: ярко светящие звёзды рассыпались по всему небу, окружив заботой свою чувствительную королеву.

На ручеёк, у маленького уличного ресторанчика «Чистый дом у реки», установленный только сегодня у Чхонгечхона, в районе Улмаэгё, уже спустился туман. Он коснулся водной глади лёгким серым налётом, который плавно расползался от камней к берегам.

Воздух становился прохладнее, но не холодным, скорее освежающим, как вздох перед сном, словно подтверждая правильность прибитой им ранее небольшой дощечки: «Там, где всегда свежесть».

Сквозь шорох листвы просачивались голоса: кто-то перекидывался словами на мосту, где-то вдали пёс лаял лениво, без раздражения. И, в этой мягкой тишине топор в руках бородача врезался в полено: чисто и без усилий.

Уже заканчивая первый долгий день, он протирал столики снаружи и вдруг позади себя услышал спокойный, низкий голос: — А можно заказать?

Чун Су неторопливо обернулся. Он подумал: «если бы пришли убить — не стали бы обращаться. Просто ударили бы сразу». 

Конечно, иной раз перед смертью дают знать причину, но здесь по голосу было ясно: пришли не угрожать.

Перед ним стояли двое. Первый — бородач с аккуратно ухоженной бородой и шрамом, пересекавшим лицо. Он выглядел старше повара. Удивительно, но шрам его не портил: в сочетании с добрыми глазами и густой чёлкой он придавал лицу странное притяжение, даже симпатию.

Второй был моложе, среднего роста, с совершенно скучным незапоминающимся лицом. На таких обычно не задерживается взгляд, и, именно в этом, заключалась его сила. Но Чун Су уловил в тонких чертах лица не только собранность, но и нервное нетерпение. В его, слегка прищуренном взгляде, сквозила скрытая гордость и лёгкое высокомерие, словно он был уверен, что происхождение даёт ему право говорить громче старших.

— Простите, господа, — Чун Су вежливо поклонился. — Я уже закрываюсь. Если хотите — загляните завтра, буду рад вас накормить.

Он уже понял, что это не простые гости. Их взгляд — спокойный, открытый, но цепкий и изучающий — только подтверждал его догадку.

Он не то чтобы боялся: понимал, что за всё платят. Карма наказала главу уезда жадностью, но его собственная ответственность никуда не исчезла. Ещё утром, въезжая в Хансон, он чувствовал на себе такие же взгляды.

«Если сегодня придут за мной, — думал он, — на всё воля Будды. За одну жизнь можно заплатить другой».

Он вспомнил: когда-то тяжело ранил самурая клана Симадзу, и вскоре сам получил такое же ранение от ниндзя. Карма ему всегда возвращала долг. Но теперь всё было хуже: если откроется, что за смертью корейского чиновника стоит японец — внук даймё с Цусимы, отвергнутый собственным кланом — это для него станет смертным приговором.

И вот под вечер обладатели этих взглядов наконец явились в его маленький ресторанчик у ручейка. — Простите, но мы очень голодны, — добродушно пробасил бородач, — а все ближайшие трактиры закрыты. Пока найдём, где поесть — станет поздно. Приготовьте нам хоть что-то, а мы вам поможем прибраться, — добавил он с лёгкой виной.

— Хорошо, тогда, если не против, — Чун Су слегка развернулся и показал незнакомцам на сложенные в стороне дрова и топор, торчащий из деревяшки, — нарубите дрова, нужно поддержать огонь.

Он молча наблюдал, как бородач с мерным стуком колол дрова. Второй, его товарищ, аккуратно подносил поленья и складывал их у очага. Всё происходило неторопливо, будто каждое движение вписывалось в ритм убывающего дня.

Потом, он вернулся к кастрюле: бульон начинал медленно закипать, мягко, с приглушённым бульканьем, словно подтверждая, что всё идёт своим чередом.

К ним подошёл подвыпивший старик, прилично одетый, с книжкой под мышкой. Судя по всему, он только что вернулся с одного из шумных тайных собраний учёных, где спорил до темноты и увлёкся соджу сильнее, чем истиной.

Сделав полшага к теплу, он сказал чуть громче, чем требовалось: — Чую, что здесь что-то назревает. Накормите меня. Денег при себе нет, но завтра, честное слово, принесу.

И, не дожидаясь ответа, плюхнулся за дальний стол: ноги, ослабленные выпитым, едва держали.

Человек с неприметным лицом, тот самый, что только что помогал бородачу складывать дрова, шагнул к старику, собираясь вежливо, но твёрдо отказать, но Чун Су опередил его доброжелательно пригласив старика: — Конечно, сонсэним, — сказал он миролюбиво, кивнув товарищу бородача.

Слегка склонив голову, добавил тише: — Всё равно топим очаг заново. Где две порции — там и три.

Товарищ бородача коротко кивнул повару, который с мягким поклоном, указал старику на место возле углей, в которых ещё теплилось дыхание огня.

Повар подбросил пару веточек в затухающий костёр. Уже припорошенные пеплом угольки, почуяв свежую древесину, ожили, с радостью принимая новых собратьев и пока ещё робко обвивая их огненными объятиями.

Они встрепенулись, стряхнули с себя пепел и весело зашептали. Услышав голоса людей и мерный стук колющих дров, угольки вспыхнули ярче и послали в воздух крошечные искры, словно маленькие салюты, словно приглашая на праздник огня уже приготовленных собратьев.

В тишине послышалось мягкое потрескивание, и воздух наполнился лёгким запахом возрождающегося огня.

— Подсаживайтесь, — мягко сказал Чун Су. — Сначала принесу вам пару закусок, а позже — пибимпап. Устроит?

Чун Су ловко разложил на низкий столик панчжан: лёгкий сигымчи-намуль — отварной шпинат с кунжутным маслом и соевым соусом, жгуче-хрустящий мусэнчхэ — маринованную редьку с перцем, сладковато-солёные мёльчи-поккым — анчоусы в карамельном соевом соусе с кунжутом, и, конечно же, острую кимчи — символ простого угощения «за счёт заведения».

Старик рассеянно кивнул, очки съехали с переносицы и повисли на шнурке. Спрятав книгу в полы ханбока, он подслеповато прищурился и, словно повинуясь жесту повара, пересел ближе к огню, потирая руки от удовольствия.

Спустя некоторое время Чун Су подал ему миску пибимпапа — тёплый рис, выложенный слоями: слегка тушёные побеги папоротника, обжаренные бобы, отварной шпинат, редька с кунжутом и одно жареное яйцо сверху. Всё было скромно, но так, как умеют только настоящие повара: с пониманием, заботой и без лишних слов.

По желанию гостей, которые не захотели подождать до завтра: бородача и его товарища с неприметным лицом, Чун Су накрыл им низкий столик, стоящий около реки.

Гости заказали куксу (лапшу) и повар для начала позднего ужина разложил такие же тарелочки с салатами, как и ранее он быстро накрыл старику, такому же неожиданному и припозднившемуся гостю, присоединившемуся, в этот его первый вечер в Хансоне.

Первые минуты они ели молча. Затем старший из гостей, бородач со шрамом, поднялся из-за стола, подошёл к Чун Су, который хлопотал у очага, и заговорил — низким, густым, но слегка смущённым голосом: — Простите… Мы забыли представится. Меня зовут Пак Гёнсан, — он поклонился низко, по всем правилам и искоса посмотрел на своего товарища.

— Ким Ханыль, — представился второй, незаметный, на вид намного младше Чун Су и тоже поклонился.

— Думаю, моё имя вы уже знаете, — с лёгкой улыбкой сказал повар и, в ответ, тоже поклонился. Он сразу дал про себя прозвища припозднившимся гостям, назвав Пак Гёнсан, который представился первым «бородач» и второго Ким Ханыля — «неприметный».

Его взгляд скользнул в сторону, где на столике стоящем недалеко от догорающих дров под котлом, доев угощения и, положив руки на книгу, а голову на руки, мирно уснул подвыпивший старик.

Чун Су, жестом извинившись перед гостями, подошёл к старику, аккуратно взял его на руки и отнёс в небольшое помещение, где сам собирался ночевать.

Там он уложил незваного гостя, накрыл чистым покрывалом, и, вздохнув, перед тем как вернуться к своим припозднившимся гостям, быстро прибрал на столе.

— Учёный старик занял ваше место, — слегка улыбнувшись, по-дружески пошутил бородач, когда повар вернулся к ним — а, как же вы..., — он осёкся, словно повинуясь своему младшему товарищу, который слегка кашлянул, возвращая Пак Гёнсана к сути разговора. Тот слегка недовольно посмотрел на молодого товарища, чем подтвердил догадку Чун Су о нетерпеливости молодого человека.

Вздохнув бородач продолжил: — Нашему руководству понравилось, как вы решили вопрос с главой уезда, — мягко произнёс Пак Гёнсан, но говоря это, вид у него самого был озабоченный, отметил про себя Чун Су, незаметно продолжая внимательно разглядывать бородача.

Повар спокойно кивнул, аккуратно вытер руки о фартук и ответил: — Простите, что перебиваю… Я ждал вашего визита, но, к сожалению, ничем не могу помочь, — он развёл руками в стороны, почти извиняясь.

Чун Су внутренне перевёл дух и подумал:

«Они явно представители могущественных сил и всё же и их власть ограничена временем». Они явно не знали его прошлого, а он не привык ни на кого полагаться. Однако, сейчас время впервые стало его союзником. Оно стёрла его прошлую жизнь, оставив новое имя, словно в награду за все перенесённые им прошлые лишения и издевательства. — Почему? — бородач явно растерялся, услышав отказ ещё до предложения. — Вы ведь ещё не знаете, что именно мы хотим предложить.

— Простите, — голос Чун Су стал чуть строже, — но я не могу на вас работать.

—  Почему? — вновь машинально переспросил бородач, а Ким Ханыль раздражённо сдвинул свои тонкие брови.

— Я уже давно сам по себе и уже привык никому не отчитываться за свои действия, — ответил повар, протирая поверхность стола и, смахивая на траву несуществующие крошки, — вы же, наверное, предложите мне шпионить за кем-то, шантажировать кого-то или, не дай Будда... устранять тех только потому, что ваше руководство может счесть их опасными, которые по моему мнению, могут быть абсолютно безобидны…

— Но, вы же и так, никого не спрашивая, совершили свой суд над... — вмешался в беседу Ким Ханыль.

Пак Гёнсан укоризненно посмотрел на товарища, затем быстро оценивающе взглянул на повара, который, не проявлял никаких эмоций. Он сидел, слегка наклонив голову, спокойно выслушал реплику человека с неприметным лицом.

— Мы не просим вас быть мечом, — опять завладел инициативой Пак Гёнсан. Он говорил слегка раздражённым голосом, — мы просим вас быть глазами и ушами.

Чун Су слегка усмехнулся.

— Мы наблюдали за вами в течение года, — всё также недовольно проговорил бородач, казалось, он всё ещё не отошёл от того, что его неприметный молодой товарищ перебил и вступил в разговор без разрешения. Он вновь укоризненно посмотрел на товарища и покачал головой, давая понять молодому товарищу, что не стоит так больше делать. Затем быстро собрав в себя в руки продолжил:

— Мы хотели сказать, что не осуждаем вас, — он вновь посмотрел на товарища, но тот уже всем своим видом показывал согласие со старшим. Пак Гёнсан сделал небольшую паузу, — и, хотя своими... — бородач вновь слегка запнулся, — действиями, вы помогли нам поймать совсем другого человека, о котором вы, наверное, даже, не подозревали, но неожиданная смерть главы уезда сорвала операцию, которую мы с моими товарищами долго готовили, выслеживая чиновника и его подручного.

Он посмотрел на повара, который, уже внимательно слушал его.

— Мы предполагаем, что Нам Кван-дэ шпионил в пользу японцев, — бородач взглянул на Чун Су, который всё также сидел спокойно, но теперь уже было видно, что он заинтересовано слушал Пака Гёнсана.

— После его смерти, — продолжил рассказ бородач, — мы обыскали его дом и в тайной комнате нашли, подаренный ему вакидзаси с дарственной надписью покойному и пару нэцке, судя по всему, дорогих, — он взглянул на Ким Ханыль, который с готовностью кивнул.

— То есть помимо того, что он был рвачом, он ещё служил японцам? — задумчиво, с долей скепсиса, проговорил Чун Су.

— Да, нет, — невесело усмехнулся Ким Ханыль, — Нам Кван-дэ даже не умел читать и купил кваго — это такой экзамен... — он не закончил, увидев, как повар понимающе закивал.

— Он взял себе в помощники человека, которого мы, к сожалению, упустили, поскольку, узнав о смерти главы уезда, он скрылся, и мы пока не можем его найти.

Наступила напряжённая тишина. Повар понял, что допустил ошибку и под столом незаметно сжал кулак.

«Преждевременная смерть главы южного городка, — начал соображать повар, — помешала агентам АМКУ задержать японского шпиона».

— Я приношу свои извинения, — Чун Су нарушил затянувшуюся паузу и, сидя поклонился агентам АМКУ, — но у меня не было желания убивать Нам Кван-дэ... — он посмотрел на посетителей: бородач и его товарищ с неприметным лицом сидели, на первый взгляд с серьёзными лицами, но уловил в глазах бородача весёлые искорки, — я хотел его просто проучить и через пару дней я бы провёл с ним разъяснительную беседу и... его состояние улучшилось бы, но... — не закончив повар развёл руками.

— Карма наказала его за алчность и жадность, — бородач почесал затылок, — мы немного понимаем, как вы это проделали, — он посмотрел на своего товарища, который, кивнув, согласился с его словами, — но вы же не поделитесь с нами.

Получив утвердительный кивок повара, он продолжил рассказывать, загибая свои большие пальцы, по ходу анализируя факты:

— Наши агенты в доме этого, так называемого главы уезда, рассказывали, что вы подарили ему денежное дерево, крассулу и о том, что Нам Кван-дэ, заставив вас съесть кусочек утки, затем съел всю оставшуюся утку, обильно поливая его соусом. Потом мы знаем, что он постоянно носил с собой денежное дерево и, как одержимый, бубнил, какое-то странное предложение... — он наморщил лоб, вспоминая.

Его товарищ, сидящий рядом, Ким Ханыль вытащил из рукава ханбока какую-то бумажку, развернул и тихо прочитал:

— Истинный бунсзай.

— Да точно, такое странное предложение — Истинный бунсзай, а на подставке в котором было посажено денежное дерево была написана странная фраза: «Истинный Бунзсай. Прочитай эту надпись сто раз и привлеки ещё больше денег».

Он внимательно посмотрел на Чун Су, который всё также сидел с виду, с непричастным лицом.

— Мы знаем, что долгое время вы пробыли в Поднебесной, а эта страна полная тайн, связанных с необычными способами применения растений, — он неопределённо покрутил не загнутым пальцем в воздухе, затем быстро опустив руку и сказал:

— Хорошо, — он закончил анализ, — надеюсь, когда-нибудь в дальнейшем, если вы присоединитесь к нашей организации, вы поделитесь с нами вашими секретами.

— И, хотя, наказание Нам Кван-дэ было и в наших интересах, вы немного поторопились, — жёстко закончил за бородача Ким Ханыль, вновь вмешавшись в беседу молодой и нетерпеливый.

Чун Су увидел, как Но Гёнсан накрыл своей большой ладонью ладонь товарища и быстро посмотрев ему прямо в глаза тихо произнёс:

— Не надо так, — бородач тихо сказал, глядя в прямо в глаза Ким Ханыля, — прости, но давай лучше я продолжу.

Ким Ханыль опустил недовольный взгляд, но промолчал, отдавая инициативу старшему товарищу, но было видно, что все эти долгие разговоры-уговоры его уже утомляют и он начинает злиться.

— Поймите, — продолжил Но Гёнсан уже обращаясь к повару, — в нашей организации такие методы, как бы это сказать, не то, что не приветствуются, — он пытался подобрать правильное объяснение, — они конечно, не запрещены, но такие дела проходят тщательное согласование, хотя в вашем случае... — он увидел, как недоверчиво усмехнулся Чун Су и быстро добавил, — конечно, мы не ангелы, невозможно не замарать рук, особенно работая изнутри, защищая государство от угроз, и я говорю с вами также открыто, как и вы с нами, потому что как сказал мой товарищ, — он посмотрел на Ким Ханыля, тот слегка кивнул, — попробуйте поработать с нами и, если, по какой-то причине, наши цели и методы вас не будут устраивать, вы просто с нами расстанемся...

— То есть, я могу просто уйти? — недоверчиво переспросил Чун Су, прищурившись на Пак Гёнсана. — У вас что, женский орден бикуни?

— Конечно, нет, — весело рассмеялся бородач. — Просто мы вас хорошо изучили и, если вы дадите нам слово, что забудете о нас, мы его примем. Вы ещё будете чувствовать наше присутствие... некоторое время, но потом мы просто исчезнем из вашей жизни, навсегда, — тихо добавил он, уже без улыбки.

— А сейчас, наверное, вы мне предложите исправить свою ошибку и найти загадочного помощника главы уезда, — задумчиво отозвался Чун Су, почти весело, — ведь так? Я уже чувствую, что готов вступить в ваш монашеский орден.

Он снова глянул на бородача и на секунду представил его в женском монашеском облачении и не удержался от лёгкой улыбки.

Но Пак Гёнсана удивил его.

— Нет, — он вновь улыбнулся, — помощника мы вскоре поймаем я надеюсь, а для вас есть немного другое задание.

Когда задание было изложено, Чун Су для приличия сделал вид, что думает, но уже в процессе рассказа ему стало ясно: речь, скорее всего, идёт о его племяннике. О единственном человеке, кто остался в живых из его близких родных и, тогда он просто без слов согласно кивнул.

Бородач и его товарищ с незапоминающимся лицом быстро помогли сложить столики и «закрыть» Чун Су ресторан.

— Может мы заберем вашего спящего гостя, — спросил Ким Ханыль, заглянув в спальное место, которое повар приготовил для себя и вопросительно взглянув на Чун Су.

Но повар, посмотрев на мирно сопящего учёного старика, осторожно прикрыл полог и махнул рукой.

— Спасибо за предложение, — отойдя подальше от места, где крепко спал его новый знакомый, тихо поблагодарил Чун Су, — но пусть останется здесь. Он выпил и я надеюсь он доспит до утра.

— Тогда мы пошли, — поклонившись бородач начал прощаться, — он наморщил лоб, — кстати, стражу мы предупредим, чтобы они вас не тревожили. Но Гёнсан также поклонился и они с Ким Ханылем исчезли в темноте.

Чун Су поклонился, благодаря новых знакомых. Он прошёл к своему спальному месту и, отодвинув полог, убедился, что старик крепко спит. После беседы с агентами АМКУ он всё равно не смог бы уснуть.

Оказаться рядом с племянником, которого он считал уже погибшим, на такое счастье он даже не рассчитывал. Он сел около затухающего огня, слегка поворошил слабо тлеющие угли и протянув руки стал греться.

Начало Часа Быка (около часа ночи) принесло долгожданную прохладу и стало слегка зябко. Немного погревшись у огня, из спального места, где уснул старик начал доноситься нарастающий храп и он, улыбнувшись прошёл к ручейку по пути подумав, что может он зря отказался от предложения бородача, забрать старика с собой, но тут же укорил себя за такие мысли.

Чун Су прошёл и лёг прямо на берегу ручейка и стал смотреть на усыпанное звёздами небо, пытаясь представить себе лицо племянника.

Он ещё не дал согласия, но именно с после этой встречи с двумя агентами «ордена бикуни», как шутливо он назвал их про себя, началась его дорога в АМКУ.